Ферма трупов - Страница 37

— Мэри-Джо — это ваша дочь, которая скончалась от внезапной остановки дыхания?

Заинтересованность мелькнула в ее глазах из-под темной пелены боли. Видимо, ее поразило или по меньшей мере показалось странным, что мне известна эта информация.

— Она умерла в нашей постели. Я проснулась, а малютка лежит рядом с Чаком и не дышит.

— Чак — ваш муж?

— Я сперва уж думала, что он случайно повернулся и придавил ее во сне. Но мне сказали, что муж ни при чем, что это синдром внезапной детской смерти, СВДС.

— А сколько было Мэри-Джо? — спросила я.

— Только-только сравнялся годик, — произнесла она, сдерживая слезы.

— Эмили тогда уже родилась?

— Она появилась на свет через год, и мне все казалось, что и с ней произойдет то же самое — она была такой слабенькой, постоянно мучилась коликами. Доктора опасались, что она страдает остановками дыхания во сне, надо было постоянно проверять, дышит ли она. До сих пор помню, как днем я бродила словно зомби, потому что почти не спала ночами, то и дело вскакивала к ней, и так каждую ночь. Жила словно в кошмаре.

На секунду миссис Стайнер прикрыла глаза, покачиваясь в кресле. На лбу у нее залегли горькие морщины, руки крепко сжимали подлокотники.

Я поняла, почему Марино не захотел присутствовать при нашей беседе и вышел — его переполнял гнев. Похоже, он стал заложником своих эмоций, и я боялась, что от него теперь будет мало толку.

Миссис Стайнер открыла веки и посмотрела мне в глаза.

— Он многих убил, а теперь вот и сюда добрался, — произнесла она.

— Кто? — Я отвлеклась на свои мысли, и не сразу поняла, о чем она.

— Темпл Голт.

— Мы не знаем наверняка, что к преступлению причастен Голт, — сказала я.

— Я знаю, это он.

— Почему вы так думаете?

— Из-за того, что он сделал с моей Эмили и с тем мальчиком. Все совпадает. — По ее щеке скатилась слеза. — Знаете, мне, наверное, надо опасаться, что следующей жертвой стану я сама, но мне все равно. Что у меня осталось в жизни?

— Мне искренне жаль, — сказала я со всей возможной теплотой. — Вы не могли бы припомнить что-нибудь еще о том, что произошло в то воскресенье? Я имею в виду первое октября.

— Утром мы, как всегда, ходили в церковь. Потом воскресная школа. После обеда Эмили оставалась в своей комнате — занималась на гитаре, еще что-то делала. По правде говоря, я ее почти не видела. — Она невидяще смотрела перед собой, вспоминая.

— Она ведь ушла на собрание молодежного клуба раньше обычного?

— Да, она зашла на кухню — я готовила банановый хлеб — и сказала, что ей надо пойти пораньше, немножко порепетировать. Я, как обычно, дала ей мелочь для пожертвований…

— А после ее возвращения?

— Мы ужинали. — Ее немигающий взгляд был устремлен в пространство. — Эмили была чем-то расстроена. Она просила впустить Носочек в дом, а я не разрешала.

— Почему вы решили, что она расстроена?

— Она капризничала — ну, знаете, как дети себя ведут, когда они не в духе. После ужина она еще недолго посидела у себя, потом легла спать.

— Скажите, она хорошо ела? — спросила я, вспомнив, что Фергюсон собирался узнать об этом у миссис Стайнер по возвращении из Квонтико, но скорее всего ему не представилось такой возможности.

— Она была очень привередливой — то не буду, это не стану.

— В то воскресенье, после собрания, она поужинала как следует?

— Отчасти из-за еды мы тогда и повздорили. Она все ковырялась в тарелке, кривила губы. — У нее перехватило голос. — Заставить ее поесть всегда трудов стоило.

— У Эмили отмечались тошнота, диарея?

Она перевела взгляд на меня.

— Да, ее часто подташнивало.

— «Подташнивало» — очень общий термин, миссис Стайнер, — терпеливо сказала я. — У нее случались неоднократные приступы диареи или тошноты?

— Да. Я уже говорила Максу Фергюсону. — Слезы снова хлынули у нее из глаз. — Почему вы все время задаете мне одни и те же вопросы? Зачем все бередить? Зачем бередить мои раны?

— Простите, — мягко произнесла я, пытаясь скрыть свое удивление. Когда же Фергюсон успел ее расспросить? Или он звонил ей по дороге из Квонтико? Если так, значит, он разговаривал с ней перед самой смертью.

— Здоровье Эмили здесь ни при чем, — продолжала миссис Стайнер, заливаясь слезами. — Я-то думала, меня будут спрашивать о том, что поможет поймать убийцу!

— Миссис Стайнер, я понимаю, как вам тяжело. Скажите мне, пожалуйста, где вы жили, когда умерла Мэри-Джо?

— О Господи, помоги мне.

Закрыв лицо ладонями, она боролась с рыданиями. Не в силах двинуться с места, я молча смотрела, как сотрясаются ее плечи. Мало-помалу она успокоилась, дрожь, охватившая все ее тело, от ступней до кончиков пальцев, постепенно прошла. Миссис Стайнер медленно подняла на меня глаза. Под пеленой слез поблескивало странное холодное сияние, напомнившее мне о виденном сегодня озере. Его поверхность в ночном мраке выглядела такой непроницаемо темной, что казалась не водной гладью, а чем-то иным. Мне стало тревожно, будто в кошмарном сне.

— Встречали ли вы этого человека, доктор Скарпетта, вот что я хотела бы знать? — тихо проговорила она.

— Какого человека? — не поняла я.

Вернувшийся Марино принес бутерброд с арахисовым маслом и джемом, кухонное полотенце и бутылку шабли.

— Убийцу того мальчика. Вы говорили когда-нибудь с Темплом Голтом? — спросила она.

Марино, подняв бокал, вновь наполнил его и положил рядом бутерброд.

— Давай помогу. — Я взяла у него полотенце и вытерла со столика пролитое вино.